Это была для него крупная сумма: как я узнал впоследствии, он получал ничтожные комиссионные. Я постепенно расплатился — высылал ему по почте чеки на небольшие суммы. Большинство из них, однако, так и не были предъявлены к оплате.
— Какая удивительная история! — воскликнула Кристина. — А почему вы с ним не встречались?
— Он вскоре умер, — сказал Питер. — Я несколько раз пытался связаться с ним, но из этого ничего не вышло. Около года назад мне позвонил по телефону адвокат — у Герберта, видимо, не было родных. Я пошел на похороны. Оказалось, что таких, как я, там собралось восемь человек — восемь человек, которым он помог в жизни, как мне. Но самое любопытное, что при всей своей любви к хвастовству, Герберт никогда никому из нас не рассказывал о других.
— Я сейчас просто расплачусь, — сказала Кристина.
— Понимаю, — кивнул Питер. — Я тогда тоже чуть не расплакался. По-моему, это был для меня хороший урок, хотя я так и не понял, чему он должен был меня научить. Может быть, тому, что есть люди, которые окружают себя высокой стеной, а сами мечтают, чтобы вы ее разрушили, и если вы этого не сделаете, то никогда не узнаете по-настоящему человека, который за ней живет.
Кристина молчала все время, пока они пили кофе, — оба отказались от десерта. Наконец она спросила:
— А знает ли кто-нибудь из нас, чего он собственно хочет?
Питер задумался.
— Наверно, не совсем. Хотя я знаю, чего бы мне хотелось достичь, если не точно, то приблизительно.
Он попросил у официанта счет.
— Скажите же.
— Чем рассказывать, я лучше вам помажу.
Выйдя из зала, они невольно остановились — таким резким был переход из прохлады к жаркой духоте ночи. Город постепенно замирал. Уличные фонари гасли, ночная жизнь из Французского квартала перемещалась в другие места.
Взяв Кристину под руку, Питер повел ее по диагонали через Ройял-стрит. Они остановились на углу улицы Святого Людовика, он указал ей вперед.
— Вот что мне хотелось бы создать, — сказал Питер. — Что-нибудь в этом роде, а может быть, и лучше.
Газовые фонари, мерцавшие под изящными балконами с узорчатой решеткой, покоившимися на крученых чугунных столбах, отбрасывали свет и тень на серо-белый классический фасад Новоорлеанского королевского отеля.
Из стрельчатых, в частом переплете, окон на улицу лился янтарный свет. На тротуаре у дверей отеля расхаживал швейцар в роскошной, расшитой золотым позументом ливрее и в огромной фуражке с козырьком. Высоко над его головой под дуновением внезапно налетавшего ветерка трепетали вымпелы и флаги. У отеля остановилось такси. Швейцар быстро подошел и открыл дверцу. Они услышали стук женских каблучков и мужской смех. Дверь отеля закрылась.
Такси уехало.
— Есть люди, — сказал Питер, — которые до сих пор считают Новоорлеанский королевский отель лучшей гостиницей в Северной Америке. Согласны вы с этим или нет — другое дело. Важно то, что это живое свидетельство, каким может быть хороший отель.
Они пересекли улицу Святого Людовика, направляясь к этому зданию, которое когда-то было типичной гостиницей, центром креольской общины; потом стало местом, где продавали рабов; потом, во время Гражданской войны, — госпиталем, законодательным собранием штата и — снова гостиницей.
— На них работает все, — с воодушевлением продолжал Питер, — история, необычный стиль, современные заводы и фантазия. Проектированием нового здания занимались две фирмы архитекторов Нового Орлеана, одна — сугубо традиционная, другая — современная. Они доказали, что можно строить по-новому и в то же время сохранить характерные особенности старины.
Швейцар, перестав прохаживаться по тротуару, распахнул перед ним дверь, и они вошли в вестибюль. Впереди две огромные черные статуи охраняли белую мраморную лестницу, ведущую на галерею.
— Самое любопытное, — заметил Питер, — что при всей своей неповторимости Новоорлеанский королевский отель принадлежит корпорации. Правда, — сухо добавил он, — не корпорации Кэртиса О'Кифа.
— Скорее — корпорации Питера Макдермотта?
— Ну, до этого еще далеко. К тому же я оступился. Думаю, вы об этом знаете.
— Да, — сказала Кристина. — Знаю. И все же вы своего добьетесь. Могу поспорить на тысячу долларов, что так будет.
Он сжал ей локоть.
— Если вы располагаете такими деньгами, лучше уж купите акции О'Кифа.
Они прошли из конца в конец по вестибюлю Новоорлеанского королевского отеля — белый мрамор, старинные гобелены белых, лимонных и желтых тонов и вышли на Ройял-стрит.
Еще добрых полтора часа бродили они по Французскому кварталу, зашли в «Презервейшн-холл», где стояла удушающая жара, и посидели на переполненных скамьях ради удовольствия послушать классический южный джаз, потом с наслаждением погуляли в прохладе Джексон-сквера, выпили по чашечке кофе на Французском рынке у реки, весьма скептически обозрели безвкусные «шедевры», которыми изобилует Новый Орлеан, и, наконец, усевшись во «Дворе двух сестер» на открытом воздухе, где среди листвы мягко горели фонари, принялись потягивать холодный, отдающий мятой джулепс <напиток из коньяка или виски с водой, мятой и льдом>.
— Какой чудесный мы провели вечер, — сказала Кристина. — А теперь пора и домой.
Они шли пешком к Ибервиллю, где оставили машину, и где-то на полпути к ним подошел мальчик-негр с картонной коробкой и щетками.
— Ботинки почистить, мистер?
Питер покачал головой.
— Сейчас не время, сынок, слишком поздно.
Однако мальчуган, глядя блестящими глазами на ноги Питера, продолжал стоять посреди тротуара.