Питер Макдермотт, чтобы лучше видеть, вышел в зал. Огромное помещение было набито так, что яблоку негде упасть.
«Когда святые, когда святые, когда святые входят в рай…» — играл оркестр, а из кухни все шли и шли торжественным маршем официанты в ладно скроенных синих униформах. Их, как и всех, захватил этот спектакль. Через несколько минут многие из них вернутся в другой банкетный зал, где их ждет обычная работа. А сейчас, над их головами, словно сигнальные огни, плыли в полутьме пылающие подносы. «Когда святые, когда святые, когда святые входят в рай», — гремел оркестр. В зале раздались аплодисменты, потом ритмичная овация в такт музыке и марширующим вокруг зала официантам. Люди «Сент-Грегори» и на этот раз с честью вышли из трудного испытания. Ни один человек вне стен кухни и представить себе не мог, что считанные минуты назад повара и их помощники находились в критическом положении — и они с честью из него вышли. «Боже, я хочу быть там с ними, когда святые входят в рай», — играл оркестр. Официанты подошли к столам, свет в зале загорелся, и вновь вспыхнули аплодисменты и приветственные возгласы.
— На сегодня все, мсье, — сказал Андре Лемье, который снова стоял уже рядом с Питером. — А то, может, выпьете коньячку? Тут у меня на кухне есть небольшой запас.
— Нет, спасибо, — с улыбкой ответил Питер. — Представление было выше всяких похвал. Поздравляю!
Он уже пошел было прочь, как вдруг сзади услышал:
— Спокойной ночи, мсье. Не забудьте, о чем мы говорили!
— О чем? — Питер в растерянности остановился.
— Да о «супере» — об отеле, который мы с вами, можем создать.
Питера это позабавило и снова навело на привычные мысли, и он задумчиво стал пробираться между банкетными столиками к выходу.
Он уже почти дошел до дверей, как вдруг почувствовал: что-то не так.
И остановился, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что не в порядке.
Внезапно до него дошло. Ведь доктор Ингрэм, вспыльчивый маленький президент конгресса стоматологов, должен был председательствовать и на банкете, одном из значительных событий конгресса. Но доктора не было видно ни на председательском месте, ни где-либо еще у длинного стола, за которым сидело руководство.
Несколько делегатов переходили от стола к столу, беседуя с друзьями, расположившимися в разных концах зала. Какой-то человек со слуховым аппаратом остановился возле Питера.
— Здорово закругляемся, правда?
— Несомненно. Надеюсь, вы остались довольны ужином.
— Да, это было совсем неплохо.
— Кстати, — поинтересовался Питер, — я искал доктора Ингрэма. И нигде не вижу его.
— И не увидите. — Сказано это было жестким тоном. Собеседник подозрительно уставился на Питера. — Вы из газеты?
— Нет, я работник отеля. Мы с доктором Ингрэмом встречались раза два…
— Он подал в отставку. Сегодня днем. Если хотите знать мое мнение, он вел себя как последний дурак.
Питер подавил удивление.
— Вы случайно не знаете, доктор все еще в отеле?
— Понятия не имею. — И человек со слуховым аппаратом пошел прочь.
В бельэтаже, где проходил конгресс, находился ближайший внутренний телефон.
На коммутаторе ответили, что фамилия доктора Ингрэма все еще числится в списке проживающих в отеле, однако в его номере никто к телефону не подходит. Питер позвонил главному кассиру.
— Скажите, доктор Ингрэм из Филадельфии уже выписался?
— Да, мистер Макдермотт, всего минуту назад. Он еще не вышел из вестибюля.
— Пошлите кого-нибудь, чтобы попросили его задержаться. Я уже спускаюсь.
В вестибюле Питер увидел доктора Ингрэма, который стоял рядом с чемоданами, перекинув через руку плащ.
— Чем на этот раз озабочены, Макдермотт? Если хотите получить благодарственный отзыв об отеле, то, боюсь, вам не повезло. И кроме того, мне нужно поторапливаться к самолету.
— Я узнал, что вы подали в отставку. И пришел сказать, что мне очень жаль.
— Думаю, они без меня обойдутся. — Из Большого бального зала, двумя этажами выше, донеслись аплодисменты и веселые возгласы. — Похоже, что уже обошлись.
— Вам обидно, что дело приняло такой оборот?
— Нет. — Маленький доктор уставился на свои ботинки, потом шаркнул ногой и проворчал: — Неправду ведь говорю. Чертовски обидно. Конечно, глупо жалеть, но не могу ничего с собой поделать.
— Думаю, на вашем месте любому было бы несладко, — сказал Питер.
Доктор Ингрэм резко вздернул голову.
— Моя карта еще не бита, запомните это, Макдермотт. И я не должен себя жалеть. Всю жизнь я был педагогом, и мне есть чем гордиться: немало моих учеников вышли в люди — к примеру, Джим Николас и другие; есть методы лечения, названные моим именем; мои труды стали пособиями для студентов. Это — весомо, солидно. А то, — и доктор Ингрэм кивнул в сторону Большого бального зала, — все глазировка.
— Я и не представлял себе…
— Немного глазировки, конечно, не мешает. Это даже начинает нравиться. Я ведь хотел стать президентом. И я был рад, когда меня избрали. Это ведь значит как бы получить одобрение людей, чье мнение ты ценишь. По правде говоря, Макдермотт, — одному богу известно, зачем я все это вам говорю, — мне чертовски обидно, просто кошки на сердце скребут, что я сегодня не там, в зале. — Доктор Ингрэм умолк и взглянул вверх — туда, откуда вновь донеслись звуки праздничного веселья. — Бывает, однако, в жизни и так, что приходится делать выбор между тем, чего хочется, и тем, во что ты веришь. — И маленький врач буркнул: — Некоторые мои друзья считают, что я вел себя как идиот.